Наука, эмиграция и миссия русской женщины
0В феврале Дом русского зарубежья запустил цикл публичных лекций «Женские портреты русского научного зарубежья в XX веке». Накануне Международного женского дня мы поговорили с автором цикла Натальей Масоликовой о том, как русские женщины-эмигрантки пробивались на научные высоты, и что их объединяло, при всей разнице характеров и судеб.
Без стеклянного потолка
– Тема русских женщин-учёных за рубежом довольно необычна – находится на стыке гендерных исследований и исследований русской эмигрантики. Почему вы решили ею заниматься?
– Сказать, что это тема моей жизни, было бы слишком громко, эта тема последних 10 лет. Пришла она просто и одновременно интересно. У меня психологическое образование, постепенно я пришла к исследованиям истории отечественной психологии. В Доме русского зарубежья мне предложили охватить именно это направление в контексте изучения научной эмиграции первой волны. Это не только психологи-эмигранты, я захватываю также медицину, педагогику, бывает, и общественное движение, потому что психология как наука в России периода начала прошлого века ещё не оформилась окончательно, и в её становлении принимали участие люди очень разных профессиональных интересов.
– В вашем цикле лекций далеко не только психологи – тут и ветеринар, и микробиолог…
– В ходе работы над основной темой появляются истории, мимо которых просто невозможно пройти. Именно так сформировался небольшой пул женских эмигрантских историй от науки.
– Русская женщина-учёный за рубежом после революции – это, скорее, исключение?
– Это не исключение, но и не массовое явление, а вполне естественный процесс. Были женщины-учёные и до революции, была и научная эмиграция ещё до смены власти в 1917 году. Но, как вы знаете, в то время существовала проблема с получением высшего образования у женщин в Российской империи, и те, кто хотел и кто мог себе это позволить в материальном смысле, уезжали для этих целей. В основном, в Швейцарию, Германию и Францию. Конечно, женщины-учёные уступали мужчинам по количеству, но не по другим критериям.
Сейчас модной тенденцией стало говорить, что все дороги для женщин были закрыты. Изучая факты, архивы, воспоминания, я не нахожу этому массового подтверждения. Есть известный термин «стеклянный потолок» в отношении карьерного роста женщин. Так вот, ни у одной из героинь, о которых мы будем говорить в рамках лектория в этом году, этого «стеклянного потолка» фактически не оказалось. Более того, те мужчины, которые окружали моих героинь на их карьерном пути, чаще всего оказывались для них путеводными звёздами. И не только в материальном, а скорее, в профессиональном и дружеском плане. В поддержке, продвижении, оценке таланта и так далее.
– Русская литература рисует образ дворянки, которая от всей души желает приносить пользу, но зачастую не находит для этого возможности – институты отсутствуют. Как у героинь ваших лекций получалось добиваться высоких учёных степеней и руководящих должностей?
– Это очень широкий вопрос. Разные женщины, разные обстоятельства и разные истории. У кого-то путь в науку был связан с семейными возможностями и традициями – они продолжали научные начинания родителей или имели материальные возможности для получения образования за рубежом. Но есть и другие истории, когда ничего из перечисленного у женщины не было, когда определённых высот героиня достигала только благодаря труду, харизме, характеру, воле и стечению обстоятельств, кстати, включая и революционные события.
В противовес расхожим стереотипам в период революционного лихолетья двери для профессионалов не только закрывались. Как в любое неоднозначное время, появлялись и возможности, в том числе и для самореализации, в том числе и для женщин, которых раньше не было. И всё же те или иные обстоятельства приводили к тому, что наши героини оказывались за рубежом, в наших случаях – это, в основном, самостоятельный отъезд. Интересно, но «философский пароход» – это, скорее, мужская история. У женщин в принципе отличная психология от мужской, и к моменту выживания они подходят по-разному.
Русская утопия на дальних берегах
– Чтобы стать признанным учёным, да ещё в чужой стране, помимо таланта требуется огромная сила воли и незаурядный характер. Вашим героиням это присуще?
– Мне представляется, что в этих историях брало верх нечто иное, скорее, не пробивной характер или сила. Более того, иногда видишь в этих портретах больше страха и переживаний, чем твёрдой уверенности. Хотя есть разные примеры судеб.
Например, Нина Фёдоровна Бурова – выпускница Смольного института благородных девиц, жена полковника, мать двоих детей, участница Белого движения, известная как «Майкопская атаманша», смертница в одиночке, узница Соловков, бежавшая и преодолевшая нелегально границы нескольких стран для воссоединения с семьёй, далее в эмиграции – художница, искусствовед, общественный деятель, писатель, психолог и педагог.
Но таких историй немного. Повторюсь, большинство из тех, о ком я рассказываю, совершенно не были пробивательницами стен в нашем понимании. У меня есть своё определение, возможно, спорное, и тем не менее: этих женщин вела их русскость (мне очень нравится это малоупотребляемое слово). Русскость как исходное лоно (семья, культура, язык, традиции), как направление, как источник энергии. Пожалуй, главное, что объединяет моих таких разных героинь, – это некое непреднамеренное миссионерство, идея, важность дела, гуманизм. Эмигрант ведь имеет разные стратегии выживания – адаптироваться так, чтобы непременно остаться прежним и громко артикулировать свою национальность, или ассимилироваться в новой среде, опираясь на прошлое, максимально принимая при этом черты окружения.
Мои героини оставались русскими внутри себя, становясь француженками, бразильянками и т. п., принося пользу и знание в иных землях. При этом даже научная деятельность у русских женщин приобретает свои специфические черты, там всегда есть какая-то гуманистическая составляющая, это всегда некая духовная миссия, помимо чисто лабораторных работ, и изучать это очень интересно.
– Получается, их подняла и высветила эпоха?
– Интересное замечание, в этом что-то есть. Скорее всего, они не были бы серыми мышками и без катаклизмов эпохи. Но история не знает сослагательного наклонения. Драматические исторические события на родине сыграли действительно важную роль в их судьбах. Знаете, это как в психологии понимается кризис. С одной стороны, всё плохо и всё рушится, а с другой – это этап для отшелушивания ненужного и мобилизация сил, появление у себя таких способностей, о которых ты ещё вчера не подозревал.
– Вы уже прочитали лекцию о Елене Антиповой, выдающемся психологе, организаторе системы образования для детей с особенностями развития в Бразилии. Она вам интересна больше как психолог или как русская женщина, которая смогла реализоваться в сложные времена на другом конце света?
– С тех самых пор, когда мы 10 лет назад открыли это имя, почти сразу отправившись в Бразилию для знакомства с её архивом, она меня не отпускает. История Елены Антиповой поразительна, другой такой я не знаю. Женщина, выросшая в семье русского генерала, после получения блестящего психологического европейского образования возвращается на родину в самое пекло, в 1917 году, и оказывается буквально на передовой психолого- педагогической работы – пять лет она работает с беспризорниками, сиротами в детских распределительных пунктах в Вятке и Санкт-Петербурге. Потом эмиграция, снова Европа, уже оттуда она попадает в Бразилию, о которой русские путешественники той поры писали, что только отчаянные могут здесь остаться и жить. Посмотрите на её фотографию – тростиночка, скромная, интеллигентная женщина, никакого пробивного характера у неё не было, а вот сила духа была однозначно.
В Бразилии она реализует русские утопические мечты – равный в правах подход ко всем детям, образовательное спасение тех, кто иной или находится в нужде. Вы спросили, в каком качестве она мне интересна. Совершенно со всех сторон – как русская мать, чей сын практически не говорил на русском языке уже с 10 лет, как жена высланного литератора Виктора Ирецкого, как эмигрантка, построившая на архидалёкой чужбине свой город Солнца, и, конечно, как профессиональный психолог. Думаю, мы пока ещё недооценили то, что она сделала именно в профессии – для этого нужно переводить её 5-томный архив трудов с португальского языка, это работа на перспективу. Там есть и общественные инициативы, и авторские методики, и лекции, и собственно разработанная ею система диагностирования и образования детей с особенностями развития.
Подробнее читайте: Елена Антипова – русская женщина, ставшая национальным достоянием Бразилии
– Следующая ваша лекция будет посвящена выдающемуся британскому ветеринару с русскими корнями Ольге Николаевне Уваровой. Чем интересна эта судьба?
– Ольга Уварова (1910 – 2001) оказалась в Великобритании фактически случайно, в детском возрасте, в качестве «посылки» Красного креста. По-другому даже сказать не могу. Дядя Ольги Уваровой, также известный русский британец, энтомолог Борис Петрович Уваров выкупил свою племянницу из Советской России, и её перевезли с помощью Красного креста.
В истории с Уваровой как раз есть место процессу разбивания «стеклянных потолков». В Великобритании на тот момент женщины почти не были представлены в ветеринарии, они не поднимались выше ассистентки или медсестры. А Уваровой удалось стать частным ветеринарным хирургом, а позже – первой женщиной-президентом Королевского ветеринарного колледжа. Её портрет висит в Национальной галерее Великобритании, в колледже вручают лучшим студентам стипендию имени Дамы Ольги Уваровой. Даже цветок, один из видов орхидеи, назван её именем. При этом надо не забывать, что Великобритания была очень непростой страной для эмиграции русских в тот период, там задерживались немногие, и взлететь в карьере было более чем непросто.
– Русские женщины ассимилировались, растворялись за границей или оставались русскими? С какими историями вы встречаетесь чаще?
– Возможно, это будет несколько высокопарный слог, но я действительно так вижу – наши героини принимали с уважением (принимая правила) и интересом (внедряясь и преобразовывая) тот мир, который их пустил, при этом не выпячивая свою русскость, но питаясь ею. Их национальность проявлялась не в активной принадлежности к русской диаспоре, но в профессиональных поступках. В той конечной цели, ради которой эти женщины трудились. Я много произнесла восхваляющих слов, при этом жизни их были отнюдь не политы медом.
Возьмём историю Елизаветы Вольман, которая уехала во Францию и работала в Пастеровском институте. Своя лаборатория, хорошая зарплата, успешный муж. В 1942 году она отказалась покидать Париж для спасения своей жизни. Её, еврейку, выдали и арестовали буквально на рабочем месте, она погибла в Аушвице. Почему она и её муж не покинули институт, когда такая возможность у сотрудников имелась? В воспоминаниях об этих уже французских учёных как о личностях речь идёт о том, что супруги просто не могли покинуть своё детище, альма-матер, остановить начатое производство противогангренозной сыворотки, другие важные исследования, касающиеся, кстати, вирусов и бактериофагов, не могли изменить своей миссии. Для меня это и есть русскость.
Редакция не несет ответственности за содержание и за ошибки в авторском материале.