«Первая мировая война и судьбы российских соотечественников»
0
Выступление на конференции
«Первая мировая война и судьбы российских соотечественников»
Москва, 6-7 ноября 2014 года
секция №2
Участник: Фозикош А.П., Чехия
Тема выступления: Начало «Русской акции» в Чехословакии
- Чехословакия в годы после Первой мировой войны
- Крах попытки сформировать в Чехословакии добровольческий корпус для вторжения в Россию
- Идея создания в Праге «центра прогрессивных русских»
- Пражский «Земгор»
- Компромиссная концепция «Русской акции»
- «Русский Оксфорд» — реальный результат чехословацкой политики в поддержку русской эмиграции
В позапрошлом году в Чехии отмечалась 90-я годовщина начала т.н. «Русской вспомогательной акции» (сокращенно «Русской акции»), благодаря которой в Чехии, главным образом, в Праге, образовалась компактная и многочисленная – порядка десятков тысяч человек — русская община, состоявшая частью из белоэмигрантов, а частью из не принявших нового строя ученых, выдворенных из России после гражданской войны.
Обстоятельствам возникновения и итогам этой акции, не имевшей прецедентов в мировой истории, посвящено сравнительно много работ. Но я твердо убежден, что наиболее взвешено, без допусков, преувеличений и прикрас, рассматривал эту тему чешский историк русского происхождения Иван Петрович Савицкий, сын известного евразийца Петра Николаевича Савицкого. Мое убеждение основывается на том, что я сам неоднократно писал об этой теме и, следовательно, кое-что о ней знаю, но, прежде всего, я дружил и работал в одной редакции с Иваном Петровичем, к сожалению, ныне покойным, и мне известно, насколько дотошно относился он к историческим источникам и их обработке. Поэтому в своем выступлении, посвященном подоплеке возникновения «Русской акции» я буду опираться, прежде всего, на его выкладки.
В первую очередь, как мне кажется, желательно ответить на вопрос. почему именно Чехословакия, которой в Первую мировую войну как государства вообще не существовало, приняла такое заметное участие в судьбах русской эмиграции. Притом, как подчеркивает Иван Савицкий, молодая Чехословацкая Республика была единственной страной в мире, которая целеустремленно и последовательно формировала «свою» русскую эмиграцию.
Причины надо искать в истории Первой мировой.
Когда она разразилась, Чехия входила в состав Австро-Венгрии и чехи вынуждены были сражаться с русскими, хотя симпатии их, в своем большинстве, были на стороне России. Кроме того, чехи, жившие в России, а их было немало, в основном, на Украине, уже в сентябре 1914 года создали так называемую Чешскую Дружину, вошедшую в состав русской армии.
Чехи, служившие в австрийской армии, довольно охотно сдавались русским или даже переходили на их сторону целыми подразделениями. Царское правительство впоследствии решилось на использование военнопленных чехов в боевых действиях, и в конце концов их количество разрослась до корпуса. Приводится цифра, что при Временном правительстве чешские части уже насчитывали около 50 тыс. человек.
В январе 1918 года Масарику, который хотел продолжения войны ради создания Чехословакии, удалось добиться формального подчинения корпуса французскому командованию, а затем и согласия советского правительства на передислокацию корпуса во Францию через Владивосток. И бесконечные эшелоны корпуса двинулись с Украины в Сибирь.
Но 14 мая произошел мелкий инцидент в Челябинске, который, благодаря подстрекательству многочисленных групп, заинтересованных в конфликте, а – как пишет Иван Савицкий — они были с обеих сторон, в течение нескольких дней перерос в бои по всей Транссибирской магистрали. Чехословаки стали бикфордовым шнуром, вызвавшим гражданскую войну в России. Правда, сами чехи объявляли о невмешательстве во внутренние дела России и свое выступление объясняли вынужденной самообороной. Но именно роль, которую сыграл чехословацкий корпус в России, была определяющей в будущей «русской политике» Чехословакии, в частности, проявившейся в приеме и опеке значительного числа русских эмигрантов.
Второй аспект этой политики определили особенности внешнеполитического положения Чехословакии, как нового государственного образования в центре Европы. В октябре 1918 года Австро-Венгрия окончательно развалилась, и на ее части возникла Чехословацкая республика, впоследствии получившая порядковый номер «Первая». Ее президентом был единогласно избран Т. Масарик, а правительство возглавил лидер национально-демократической партии Карел Крамарж. С самого начала, однако, молодой республике пришлось бороться за свои границы, особенно в Словакии — с Венгрией, и с устремлениями немцев, компактно проживающих в пограничных районах и стремящихся присоединиться к Австрии или Германии. Эти поползновения были пресечены вооруженной силой, но все равно почти все соседние государства были актуальными или потенциальными врагами.
В силу этого Чехословакия, в отличие от западных держав, была заинтересована в сильной России, конечно, в том случае, если она будет дружественна. Союз же Германии и России, к которому толкали решения Парижской мирной конференции, ибо не только побежденная коалиция, но и Россия не была на нее допущена, был кошмаром для чешской политики.
В этих условиях определить «русскую политику» нового государства было чрезвычайно сложно.
При этом следует подчеркнуть, что практически никто не верил в долговременность власти большевиков и, напротив, почти все были убеждены, что эмиграции будет принадлежать видная, если не решающая роль в послебольшевистской России.
Наряду с этим, часть чешских политиков прилагала огромные усилия для свержения большевиков.
Например, если Масарик считал, что союзникам следует признать большевиков, чтобы иметь возможность влиять на них, так как большевики продержаться дольше, чем предполагается, то премьер Крамарж, наоборот, делал ставку на поддержку белого движения и интервенцию. Здесь уместно упомянуть, что Крамарж принадлежал к русофилам, кроме того, его жене Надежде Абрикосовой принадлежали заводы и поместья в России. Возможно, и поэтому он был кровно заинтересован в поражении большевиков. Крамарж после возвращения с Версальской мирной конференции, где на него влияла русская белоэмиграция, ратовал за то, чтобы из русских военнопленных в Чехии и Германии сформировать стопятидесятитысячный чехословацкий добровольческий корпус, который бы вторгся в Россию под лозунгом освобождения чехословацкого корпуса из Сибири. Предполагалось, что средства выделит Антанта. Эту позицию поддерживала, в частности, Франция.
В момент рождения этой идеи на территории Чехии действительно было много русских пленных. Мой коллега Чепелев расскажет, в частности, о их судьбе в крупнейшем лагере в крепости Яромнерж, которым прошли более 40 тысяч русских военнослужащих. Были многотысячные лагеря в окрестностях Либерца и Миловиц, в других городах Чехии. Но после официального окончания войны число военнопленных, остававшихся на территории Чехии, значительно уменьшилось – некоторые исследователи называют цифру 15 тысяч.
Кроме того, Масарик не собирался сдаваться и при поддержке министра иностранных дел Бенеша ему удалось свести на нет эти планы, так и не получившие финансового обеспечения. Можно сказать, что Советская Россия в лице Масарика получила нечаянного союзника.
В результате, как сообщает Иван Савицкий, была сформирована всего одна учебная офицерская рота (100 офицеров, 28 добровольцев), которая должна была стать основой первого формируемого соединения, но этой ротой все дело и кончилось.
Но не кончились другие попытки. Забегая немного вперед, скажем, что после эвакуации Крыма, генерал Врангель настаивал принять некоторые части эвакуированной из Крыма армии. И хотя ему было отказано, Врангель не терял надежд на укрепление своих позиций в молодой республике. Чехословакия, вытянувшаяся далеко на восток, представляла собой интересный плацдарм с точки зрения организации нового похода в Россию. В этом ему должна была помочь нейтрализация тех сил в белой эмиграции, которая смирилась с поражением. Иначе говоря, в Прагу надо было создать перевес правых и решительно настроенных белых.
Но Масарик решил сделать ставку на т.н. «прогрессивных русских». Его позицию разделял Эдвард Бенеш, и уже в мае 1920 г. руководимый им МИД впервые четко заявил: «Мы заинтересованы в образовании в Праге центра прогрессивных русских». В понимании МИДа «прогрессивными русскими» были, прежде всего, эсеры, самые верные союзники чехов в Сибири.
Непосредственным проводником этой идеи стал Вацлав Гирса, чех, родившийся в семье волынских чехов в Шепетовке в 1875 г., учился в Чехии на медицинском факультете Карлова университета, вернулся на Украину, где быстро занял должность главного хирурга Киевской Кирилловской больницы. Позже он занимал различные посты в чешских структурах в России, а по взглядам был единомышленником Масарика. Гирса вернулся в Чехословакию в конце ноября 1920 г. и был сразу назначен заместителем министра иностранных дел, в ведении которого были вопросы русской эмиграции.
Надо сказать, что курс на спасение эсеров Чехословакия проводила и до упомянутой декларации МИДа. Первые эсеры прибыли в Чехословакию, видимо, в сентябре 1919. 16 сентября 1919 г. состоялось торжественное чествование их лидеров: «бабушки русской революции» Е. К. Брешко-Брешковской, бывшего министра просвещения Комуча Е. Е. Лазарева, П. Д. Климушкина и других. Торжество было организовано Чешско-Русским объединением, культурно-благотворительным обществом, образованным с целью сближения чехов и русских в Чехословакии. Это было, как считает Иван Савицкий, первым определенным сигналом того, кому отдают предпочтение чешские правительственные круги.
В июле 1920 г. на основании соглашения А. Ф. Керенского с министром иностранных дел ЧСР Э. Бенешем чехословацкое правительство тайно выделило эсерам крупные средства. В качестве получателя этих средств было создано «объединение» из представителей всех внутрипартийных групп эсеров – входило в него 51 человек. Объединение ставило целью «организацию и сплочение демократических сил внутри России» для свержения большевиков.
Односторонняя ориентация официальной Чехословакии на поддержку эсеров немедленно вызвала критику правой части русской эмиграции, а большинство из собравшихся к тому времени в Праге русских не принадлежало к «прогрессивным русским». Они образовали Русский комитет, целью которого было объединить эмигрантов без различия политических убеждений, пола, вероисповедания, чтобы осуществлять представительство интересов эмиграции, вести учет эмигрантов, входить в сношения с правительственными органами и т. д.
Немного позже эвакуация Крыма создала принципиально новую ситуацию. Было ясно, что на порядок увеличится количество беженцев, которых Чехословакия должна будет принять. Однако если до сих пор значительную часть прибывавших эмигрантов составляли эсеры и другие русские, сотрудничавшие с Чехословацким корпусом в Сибири, теперь был поставлен вопрос о приеме соединений Врангеля. Внутриполитическая ситуация этого не допускала, так как две наиболее сильные партии – социал-демократическая и аграрная – были категорически против. Отказываться же было трудно, так как в рассредоточении армии была заинтересована Франция.
Началась борьба за характер эмигрантской колонии в Праге.
Вынужденное лавировать, правительство, тем не менее, удержало свой курс. Чехословакия с 1920 года начинает более или менее целенаправленно формировать «свою» эмиграцию. На первом этапе правительству представляются наиболее желательным элементом право-социалистические течения. Они больше всего соответствовали преобладающим настроениям населения, а тем самым были и наиболее убедительными для него критиками большевизма. Им и была предназначена ведущая роль в русской колонии. За Прагой утвердилась слава эсеровского центра.
Добавим, что Масарик с самого начала и в рамках своей «русской политики» давал деньги на поддержку «прогрессивных русских» во всей диаспоре, не связывая ее с пребыванием в Праге, то есть и для более значительных центров – в Париже и Берлине. Но эта поддержка проводилась более или менее секретно, во всяком случае, не стала предметом широкого обсуждения как последующая «Русская вспомогательная акция», которая ее оттеснила на задний план и заставила почти позабыть о ней историков.
К корректировке курса вынудило правительство Чехословакии давление сил, эмигрировавших из Крыма. Явная поддержка эсеров вызвала бы бурю негодования как справа, со стороны партии К. Крамаржа, которая полностью на стороне Врангеля, так и слева, где в самой сильной чешской партии, социал-демократической, коммунисты постепенно завоевывают большинство.
Чехословацкое правительство стояло перед щекотливой задачей: желая сформировать определенный политический профиль эмиграции в Чехословакии, создать в Праге центр прогрессивных русских, оно не могло открыто объявить об этом, так как встретило бы в парламенте объединенную оппозицию правых и левых. Помощь должна была внешне носить характер чисто гуманитарный, политически нейтральный. Для этого нужно было передать дело распределения помощи в руки какого-то русского органа, но образованного не из случайных людей, а из законно избранных представителей населения. Таким образом, к примеру, во Франции был создан «Парижский Земгор».
Подобным образом, на собрании девяти эсеров-земцев 17 марта 1921 года учреждается Объединение Российских земских и городских деятелей в Чехословацкой Республике, получившее известность как «пражский Земгор». Одной из целей создания Пражского Земгора как беспартийной гуманитарной организации было удержать за чехословацким правительством и его союзниками-эсерами распределение средств в своих руках, не допустить централизации всех средств, «которые русские могут достать» в руках Парижского Земгора.
Тому было несколько причин, и главная из них — желание предоставлять гуманитарную помощь, в первую очередь, беженцам, проживающим на территории Чехословакии. Обеспечение приличного существования беженцев в Чехословакии должно было, естественно, способствовать восстановлению престижа Чехословакии среди эмиграции, сильно пострадавшего от выдачи Колчака «Политическому центру» в Иркутске, что вряд ли могло кончиться чем-нибудь другим, чем его гибелью.
Побочной целью было стремление сохранить в своих руках все дела о возможных исках со стороны беженских организаций к Чехословакии. Договориться с Пражским Земгором, полностью финансирующимся правительством, было, конечно, проще, чем с заграничными организациями.
А опасность исков реально существовала. Как пишет Иван Савицкий, на фоне муссированных слухов о краже чехами чуть ли не всего русского золотого запаса всякое новое дело грозило подорвать и так уже пошатнувшуюся репутацию чехов среди эмиграции, а между тем в то время почти все считали, что эмигранты скоро вернутся на родину и займут там ведущие посты. Вся концепция Праги как центра «прогрессивных русских» строилась на том, что эти «прогрессивные русские» станут частью правящей элиты и обеспечат Чехословакии стабильно хорошие отношения с будущей демократической Россией. Пражский Земгор был сначала организацией политической, призванной использовать крупные средства, направляемые чехословацким правительством на поддержку эмиграции для выполнения целей чехословацкой «русской политики», которая совпадала в основном с целями эсеровской эмиграции.
Были многочисленные попытки воспрепятствовать монополии эсеров на распределение государственной помощи эмигрантам. К примеру, Крамарж протестовал в парламентском комитете по иностранным делам против того, что «героические воины белых армий должны отмечать документы в Земгоре, который их оплевывал».
Но власти благоволили к Земгору, об этом свидетельствует такой случай. Земгор, еще не зарегистрированный и, следовательно, юридически не существующий, провел переговоры с близким правительству Легиобанком о миллионном кредите для помощи русским гражданам в Чехословакии на совершенно невероятных условиях – возвращения денег в момент, когда в России будет восстановлен Всероссийский Земгор, который, несомненно, признает долг девяти своих пражских членов!
На этом этапе борьба за власть в эмигрантской колонии в Праге кончается полной победой эсеров. Иван Савицкий однако с иронией отмечает, что как некогда в Самаре эсерскому Комучу, так и теперь в Праге эсерскому Земгору власть была вручена их чешскими друзьями.
Но как только крымская эвакуация выбросила на чужбину еще полтораста тысяч россиян, положение существенно изменилось. Эта новая волна эмиграции состояла из людей, переживших все три года гражданской войны в России и ненавидящих всех, кто на месте или «из прекрасного далека» подрывал белое дело, всех, кто готовил путь революции, прежде всего, Керенского, керенщину, эсеров, но и кадетов. После опыта Временного правительства и советской власти их идеалом становилось незабываемое дореволюционное прошлое. Ненавидели они и союзников, которые много обещали, но мало сделали, которые «предали Россию».
Исход последней белой армии изменил настроения и в среде эмигрантов, уже какое-то время находившихся на чужбине. Пока шла борьба на территории России, они верили, что белые победят, и они вернутся. Крымская катастрофа для меньшинства означала крушение надежд на вооруженную борьбу и/или переход к новым формам борьбы в виде народных восстаний, либо признание победы большевиков и необходимость «сменить вехи».
В то же время Чехословакия, руководствуясь в своем отношении к русским беженцам не одними гуманными соображениями, но преследуя при этом отдаленные государственно-политические цели, предпочитала сосредоточивать у себя лишь определенные категории беженцев (студенчество, ученых и писателей, земледельцев и пр.). Не ограничиваясь фильтрованием по особому подбору самостоятельно устремляющихся в Чехословакию беженцев, чехословацкое правительство само активно содействовало переселению в свою страну соответствующих квалифицированных элементов беженства из других государств. Повторимся, что такой характер отношений чешского правительства к беженству придавал мероприятиям чехословацкого народа особое значение, далеко выходившее за пределы местного начинания, значение общебеженское, а в конечном счете и общероссийское. Прага становилась важнейшим культурным центром всей русской эмиграции.
Но попытки Вацлава Гирсы вывезти из Константинополя только «прогрессивных» русских или собрать в Праге съезд «прогрессивных» студентов приносили лишь скромные результаты. Югославия и Болгария давали приют гораздо большему числу беженцев, масса беженцев скапливалась и в Берлине. Важно было найти какой-то ход, который бы резко поднял престиж Чехословакии среди эмиграции, и он был найден в создании в Праге русских высших учебных заведений и в открытии чешских вузов для русских стипендиатов. И она была найдена, но как на зло, инициатива исходила от «правых», по отношению к эсерам, кругов. Они, во главе с правым кадетом, инженером А. С. Ломшаковым сумели организовать это дело, доведя численность студентов в ЧСР в течение двух с чем-то лет с 366 до 3245.
В силу этого, появившиеся в Чехии студенты оказались правее «правых», по меньшей мере, озлобленнее и непримиримее их. Жизнь распорядилась так, что установка Масарика на то, чтобы «собрать, беречь и поддержать остаток культурных сил», вышедших в эмиграцию, «приучать русскую интеллигенцию и особенно молодежь к систематическому труду, чтобы она избежала фантазий и деморализации страшной эмиграции», не могла быть выполнена, если бы привлекались только «прогрессивные русские». Эмигранты в ходе и в результате гражданской войны сильно поправели и «прогрессивных русских», согласных сотрудничать с эсерами, которых обвиняли в том, что они открыли путь большевикам, было мало.
Однако Масарик верил в силу просвещения и воспитания и был убежден, что жизнь в демократическом государстве и учеба в университете преодолеют силу «воспоминаний и переживаний». Поэтому он не препятствовал идее Ломшакова и «Русская акция» получила в результате компромиссный характер и, по мнению Ивана Савицкого, благодаря этому на несколько лет удалось воспрепятствовать «эмигрантским фантасмагориям», то есть политическим дрязгам. И в ходе осуществления этой чрезвычайной задумки в Праге создалось то, что позже получило название «Русский Оксфорд».
Отсутствие идейного и тем более программного единства – обычное явление для разношерстной эмиграции, а уж русская эмиграция была разношерстной донельзя. Поэтому не таким уж преувеличением было расхожее утверждение, что сколько эмигрантов, столько и программ спасения России.
Многочисленные ученые отдавали свои силы воспитанию нового поколения русских специалистов за рубежом, публиковали свои труды по-русски, хотя это не способствовало их продвижению. «Ставку на Россию», к примеру, делали студенты пражского Русского Юридического Факультета, зная, что их дипломы не дают тех прав, которые дают дипломы Карлова университета.
О результатах задуманного превращения Праги в «русский Оксфорд» красноречиво говорит таблица, которую составил М. М. Федоров уже в 1933 году.
Страны Число кончивших Затраченные суммы (млн. фр.)
Чехословакия 3 000 120
Франция 2 006 21,5
Югославия 740 23
США 352 14
Болгария 350 2
Бельгия 250 5,8
Германия 200 1,5
Польша 100 0,15
Эстония 40 0,1
Великобритания 25 нет данных
Голландия 11 0,7
Италия 10 0,1
Итого 7 084 188,9
По данным Федорова, из всех средств, затраченных из государственных фондов и частной благотворительности на высшее образование русских эмигрантов в Европе и США за период 1920/21 – 1931/32 уч. годы, Чехословакия затратила 63,5%, и вузы (русские и чешские) в Чехословакии кончило 42,4% всех окончивших их за рубежом.
Если перевести это в абсолютные цифры, то в Чехословакии окончили вузы 3000 человек из 7000 во всем западном мире, включая США. Общие расходы Запада на образование русских студентов составили за 10 лет почти 190 млн франков, а доля ЧР в этой сумме составила 120 млн франков. Но помощь русской эмиграции со стороны Чехословакии этим не исчерпывается: всего молодая республика приняла беженцев из России на порядок больше. Они нашли применение в различных областях экономики и общества. До сих пор в Чехии существует признанное русское национальное меньшинство численностью около 10 тысяч человек, основу которого составляют потомки эмигрантов «первой волны».
Эти цифры весьма красноречивы и свидетельствуют об огромном вкладе Чехословакии в судьбы тысяч российских соотечественников, покинувших Родину после Первой мировой и Гражданской войны.
